Степан Григорьевич Писахов, русский писатель и художник, (1879–1960).

Писахов – удивительный сказочник. Нет для его героя Сени Малины невозможного. Захочет – пиво на звездном дожде сварит. Захочет – на бане в море за рыбой пойдет. Или на Луну с помощью самовара улетит да там от рук злющих «лунных баб» чуть не погибнет.

Необычно принимали Писахова в 1939 году в Союз советских писателей. Писаховские тексты оказались в руках у Фадеева и Караваевой. И вместо того чтобы обсуждать, как полагается, достоинства и недостатки этих текстов, они принялись, перебивая друг друга, читать сказки одну за другой. Не могли остановиться. А слушатели помирали со смеху, чуть ли не сползая на пол.

Его язык чист, первозданен. В этом языке дышат века. Именно так, наверное, говорили новгородцы, четыреста или пятьсот лет назад обживавшие побережье Белого моря.

Человека, будто вышедшего из глубины веков, трудно представить розовощеким юношей. Для него есть привычный образ – образ старика. Но у этого старика часто оказываются молодыми глаза. Так было и с Писаховым. Его все вспоминают стариком. Вспоминают его брови – страшные, взъерошенные, сердитые (а в глазах – лукавинка, а в бороде добрая усмешка).

К сказителям на Севере всегда относились с огромным уважением. Во время промысла сказителям выплачивали два пая: один – за участие в промысле, другой – за сказывание. Пережить северную ночь, которая длится полгода, без сказки, наверное, было бы очень трудно.

Но совпал со своей судьбой, осознал и полюбил ее Писахов далеко не сразу. С детства он мечтал стать художником. Учился в Петербурге. Вспоминают, что дневал и ночевал в Эрмитаже. Выставлялся в Архангельске, Петербурге и Риме. После одной такой выставки Репин, узнавший, как сильно бедствует молодой художник, приглашал его работать в своей мастерской.

К сожалению, в последнее время Писахов незаслуженно забыт. Книги его почти не переиздаются. До сих пор нет ни одной монографии о Писахове, если не считать за монографию краткий биографический очерк, вышедший в Архангельске в конце пятидесятых годов к его восьмидесятилетию. Но северорусская культура – уникальная и довольно замкнутая, как бы самодостаточная культура, напрямую наследующая культуре древнерусской. Без проводников и посредников мы ее не поймем, то есть в чем-то не поймем и нашу историческую культуру, не воспримем ее духа. А достойных посредниковможно пересчитать по пальцам. Сразу же приходит на память Борис Шергин. Быть может, еще Михаил Пришвин. Но прежде всего все-таки Степан Писахов

Глубокий знаток народных легенд и преданий Степан Григорьевич Писахов (1879–1960) вошел в русскую литературу как автор удивительных, исполненных искрометным юмором сказок, написанных сочным, подлинно народным языком (2). Однако большая часть его жизни была отдана другому искусству – живописи.

Рисовать Писахов начал еще в раннем детстве. Против воли отца уехал в Петербург, где проучился полтора года вольнослушателем в Училище технического рисования барона Штиглица. За участие в студенческих волнениях 1905 года был исключен из училища. Затем два года посещал частную студию Я.С. Гольдблата. 1906–1910 годы – время заграничных путешествий Степана Григорьевича. Он побывал в Египте, Палестине, Турции, Греции, Италии, Франции, Германии. В своих автобиографиях Писахов сообщал, что занимался у итальянских мастеров, выставлялся в Академии св. Луки в Риме, совершенствовал свое мастерство в Свободной академии в Париже. Таким образом, он был знаком с художественной жизнью Петербурга и европейских культурных центров. Но каждый год возвращался на Север, и именно Север сделал из него художника. Степану Григорьевичу удалось сказать свое слово, отметить то особое, неповторимое, что присуще только этому уголку земли.

В творчестве Писахова Русский Север характернее всего отражен в беломорских пейзажах, большинство из которых было написано на Кий-острове близ Онеги, куда художник выезжал в 1910-е годы почти ежегодно на несколько месяцев. Бывал он там и позднее, в конце сороковых годов, будучи уже в преклонном возрасте. Однако особый, неповторимый образ Севера был найден в годы его молодости.

На первый взгляд может показаться, что пейзажи Писахова однообразны. Это всегда море, скалистый берег и тонкие, словно безжизненные сосны, среди которых выделяется одна – высокая и сильная. Возможно именно потому, что Писахов в разное время года, суток, в разные годы жизни так часто повторял один и тот же мотив, он и сумел создать запоминающийся образ северного пейзажа, который часто называли «писаховские сосенки».

Зимние пейзажи Писахова создают особенно лиричный образ серебристой русской зимы, как на картине «Туман надвигается» (1911). Художник лепит форму пастозным мазком, живописно передавая характер гнущихся под тяжестью снега ветвей. Работа сдержанна по цвету, красочная гармония картины основана на сочетании холодных, сероватых оттенков снега с жемчужным небом. Наиболее полно Писахов выразил свое личное отношение к образу Севера в изображении белых ночей. Один из лучших своих пейзажей художник написал еще в 1909 году на Кий-острове – «Берег Белого моря. Восход солнца». С удивительной точностью он передал строгие краски скупого северного цветения. Бледно-голубой цвет моря переходит на горизонте в нежно-розовый цвет зари на белесом небе. И на этом фоне стройные сосны с тонким кружевным рисунком ветвей, как черные клавиши, рождают звонкие и чистые звуки, тающие в тишине белой ночи.

У Константина Паустовского есть очень тонкое замечание по поводу белых ночей: «В живописи трудно передать не столько сумрак и мягкость сияния белой ночи, сколько то ощущение задумчивости и покоя, которое вызывает у нас эта ночь. Его пытались выразить многие писатели, поэты и художники, но только одному Пушкину это удалось с гениальной точностью и простотой:

Прозрачный сумрак, блеск безлунный

Твоих задумчивых ночей…

Потому что красота белых ночей настолько совершенна, что, как все почти избыточно прекрасное, вызывает даже легкую душевную боль и сожаление о том, что красота эта неизбежно умрет»(3).

Писахов увидел в ландшафтах Севера и драматические нотки. В 1905 году, во время поездки по Новой Земле он был поражен видом красно-оранжевых цветов, пробивающихся между камней. Яркие пятна напомнили художнику капли невинно пролитой крови. Впоследствии еще долгие годы он будет возвращаться к этому образу, удивляясь великой силе этих хрупких цветов – камнеломок, короткому времени их яркого цветения. И в показанной на всесоюзной выставке «Х лет Октября» картине «Памятник жертвам интервенции на Иоканьге» (1927) художник также написал цветущие камнеломки: северные цветы словно скульптурно вылеплены краской.

С конца ХХ века Архангельский Север привлекал многих русских художников. В Архангельске побывали К.А. Коровин, В.А. Серов, В.В. Переплетчиков, С.А. Виноградов, В.П. Верещагин, П.П. Кончаловский. Почти все они писали Северную Двину. Двинские пейзажи Писахова по мастерству не уступают работам этих именитых художников. Работа «Парусники у Рыбной пристани» (1912) – одна из самых ярких в творчестве Степана Григорьевича. Здесь Писахов показал мастерское владение кистью, смелость игры пастозных мазков, что делает его поиски близкими традициям импрессионизма. Фантазия художника порой подсказывала и причудливые образы. Так было в конце 1910-х годов, когда он пишет в смешанной технике акварели и масляных красок серию «Сны». На картинах тянутся кверху сказочные деревья с гибкими стволами. И не сразу угадаешь, что это плывет над водой: причудливое облако или крона дерева? Особенно завораживают деревянные церковки, «путь к которым потерян». Кружевные тонкие линии пробегающих волн омывают небольшую часовенку, порождая ассоциации с образом града Китежа. Невольно вспоминаются и работы Микалоюса Чюрлениса. И хотя Писахов в своих письмах никогда не упоминает это имя, думаю, что он был знаком с творчеством литовского художника, ставшего в эти годы известным зрителям своими выставками в Петербурге и Москве. И в зрелые годы, когда Писахов становится знаменитым сказочником, он продолжает работу над изображением природы Новой Земли. Фантазия художника подсказывает ему мощные образы неведомых существ, неведомых исполинских чудовищ. Камни на мысе Желания превращаются то в груду застывших животных, то в великанов с шапкой густых волос и бородой. Иногда художник пытается отобразить и то новое, что вошло в жизнь советской Арктики: радиостанции на Новой Земле, памятник Ленину на мысе Желания. Но в художественном отношении новоземельские пейзажи Писахова 1930-х годов слабее его ранних работ. Однако есть одна картина, которая могла бы стать символом освоения советским человеком просторов Крайнего Севера – «Советская Арктика. Бухта Смидовича» (1930-е гг.).

Первое серьезное участие Писахова в выставочной деятельности состоялось в 1910 году в Архангельске на выставке «Русский Север», где художник показал зрителям около 200 работ. В следующем году он принял участие в одной из самых значительных российских выставок того времени – Царскосельской юбилейной выставке, посвященной 200-летию Царского Села, где в трех павильонах экспонировалось 60 его работ. В конце 1911 года состоялась выставка Морских изданий и видов в Музее новейших изобретений в Санкт-Петербурге, на которой художник получил Большую серебряную медаль за изображение Русского Севера. В своих автобиографиях и письмах Писахов неоднократно упоминал о том, что его работа «Сосна, победившая бури» понравилась И.Е. Репину, который приглашал Степана Григорьевича работать в свою мастерскую. Скорее всего это было в Царском Селе, когда Репин работал над картиной «А.С. Пушкин на акте в лицее 8 января 1815 года».

Жизнь художника была очень непростой. Поддержанный успешным выступлением на петербургских выставках, Писахов был полон творческих планов. Он участвовал в многочисленных северных экспедициях, в 1918 году организовал выставку в Архангельске. Осуществлять все эти проекты было непросто в условиях военного времени, интервенции на Севере, постоянной борьбы за выживание (Писахов работал учителем рисования в школе; постоянная нужда усугублялась недоброжелательством местного начальства, отсутствием пенсии).

Писахов был чрезвычайно интересной личностью. Он создавал не только сказки и картины, но и свой собственный образ – чудаковатый старик, выдумщик и мечтатель, человек со странностями, «Мюнхгаузена из деревни Уйма» (как его в 30-е годы назвали в журнале «30 дней»). И тем самым сохранил за собой право на озорство и непосредственность в словах и делах. Он был достопримечательностью Архангельска. Когда маленький человек с седой бородой и в шляпе шел по улицам Архангельска, все прохожие оборачивались и смотрели ему вслед. Дети воспринимали Степана Григорьевича как живого персонажа из сказки. Знаменитые литераторы, приезжая в этот город, непременно заходили в деревянный двухэтажный дом на улице Поморской, в котором жил писатель.

За несколько дней до своего 70-летнего юбилея Писахов получил предложение от музея Арктического института продать записи, черновики, зарисовки, а также все картины, которые он хранил у себя дома. «Очень похоже это предложение на похоронную, – писал Писахов Владимиру Лидину. – Взялся за перо, переписал часть начатого, взял кисти – слушаются… Еще «надежды питают». Авось, и повернется хорошее ко мне» (4). Через несколько лет в письмах Писахова стали появляться мысли о встрече грядущего 2000 года. «Я еще надеюсь послать Вам новогодний привет не по телеграфу, а по радио – радиопосылкой с полярными цветами в 2000-м,1 января, с Новым Тысячелетием, – писал он тому же Лидину в июле 1959 года. – Привет пошлю Вам с внуками, с правнуками. И дожить-то всего осталось 41 год!» (5) За шутливыми строчками в письмах Степана Григорьевича прочитывается опасение, что его забудут. Он так хотел, чтобы родной город помнил его, всегда подчеркивал, что в Архангельске его знают, что достаточно написать на конверте «Архангельск – Писахову», и письмо непременно дойдет до адресата.